форум

Воспоминания участников Бородинской битвы, с французкой стороны:

В два часа мы получили приказ продолжать наше движение вперед. Мы перешли речку, очевидно, Семеновку, в таком месте, где виднелись заметные следы прохода значительного отряда кавалерии. Но в то время, когда мы взбирались на холм по ту сторону оврага, нас вдруг окутала настоящая тьма пыли. Одновременно с этим ужасный крик, вырвавшийся из тысяч грудей, покрывал собою грохот орудий, чьи снаряды врывались в наши колонны. И когда эта пыль стала рассеиваться, мы увидели, что большой центральный редут только что был взят и что французская кавалерия неслась уже на другую сторону его, непрестанно рубя русских, которые все еще бились, хотя уже отступали.
Нас поставили позади редута. Очевидно, нас предназначили поддерживать, а в случае надобности и сменить этих первых атакующих. Они выиграли дело, но какою ценою! Редут и его окрестности представляли собою зрелище, превосходившее по ужасу все, что только можно было вообразить. Подходы, рвы, внутренняя часть укреплений — все это исчезло под искусственным холмом из мертвых и умирающих, средняя высота которого равнялась шести-восьми человекам, наваленным друг на друга. Перед моими глазами так и встает лицо одного штабного офицера, человека средних лет, лежавшего поперек русской гаубицы, с огромной зияющей раной на голове. При мне уносили генерала Огю-ста де Коленкура; смертельно раненный, он был обернут в кирасирский плащ, весь покрытый огромными красными пятнами. Тут лежали вперемешку пехотинцы и кирасиры, в белых и синих мундирах, саксонцы, вестфальцы, поляки. Среди последних я узнал друга, эскадронного командира Яблонского, красавца Яблонского, как его звали в Варшаве!

\ПРУССКИЙ ГЕНЕРАЛ ОТ ИНФАНТЕРИИ БРАНДТ\

7 сентября, в день кровавой битвы при Бородино, я был с пяти часов утра около офицеров, которые ожидали приказаний Наполеона. Мы находились у подножия редута, отнятого накануне у неприятеля; это был центр, откуда шли все движения и все приказания... Отсюда-то я видел, как поскакал полным галопом, весь горя боевым пылом, один из самых замечательных наших витязей — генерал Монбрен. Он только что получил от Наполеона приказание атаковать большой и грозный редут, расположенный в центре неприятельской армии, который изрыгал уже смерть во все стороны. Я не могу выразить той боли, которую я испытал, когда два часа спустя сообщили Наполеону, что этот славный воин пал под огнем неприятеля в момент атаки, которую можно считать одною из самых блестящих. Я знал и любил графа Монбрена, который был моим земляком. Он унес с собой уважение, привязанность, сожаление всей армии...

\Боссе\

После дождливой, холодной ночи 6 сентября был прекрасный день, и мы могли обстоятельно рассмотреть неприятельский лагерь, весь освещенный ярким солнцем.
С утра я отправился на захваченный накануне редут. Множество лежавших кучами трупов свидетельствовало об энергичном сопротивлении и об усилиях наших солдат. Парапеты были во многих местах разрушены нашими пушками; русские орудия сзади были сброшены с лафетов и опрокинуты; артиллеристы, обслуживавшие их, лежали тут же мертвые. Особенно много убитых было во рвах и на внутренней стороне валов. На наружной их стороне лежали трупы французских солдат, которых во время приступа погибло еще больше, чем русских гренадер на противоположном конце вала, куда они несколько раз пытались взобраться, после того как мы заняли редут. Когда я подъехал, на редуте было несколько маршалов и командиров корпусов, между ними генерал Монбрен, который был убит на следующий день; я некоторое время разговаривал с ним.

\Гриуа\

Наполеон хотел обойти левое крыло русских; для предотвращения нашей атаки они поместили весь корпус Тучкова (третьего) и московское ополчение в засаду за густым кустарником, прикрывавшим их крайний левый фланг, а их корпуса — второй, четвертый, пятый и шестой — образовали сзади две линии пехоты, прикрытой флангами, соединявшими лес с главным редутом. Несмотря на это препятствие, наши стрелки возобновили бой с новым ожесточением; и, хотя день кончался, огонь с обеих сторон продолжался с тем же пылом. В то время распространился ужасный свет от нескольких подожженных направо деревень; горячность сражающихся, железо и огонь, изрыгаемые сотней пушек, несли всюду опустошение и смерть; солдаты нашего корпуса, построенные в боевом порядке, с оружием в руках встречали смертельные удары и без замешательства смыкали ряды, как только ядро уносило нескольких товарищей.

\Лабом\

Было 11 часов, когда Наполеон послал меня на рекогносцировку: мне было поручено приблизиться, насколько возможно, к неприятельской линии. Я снял свои белые перья, надел солдатскую шинель и осмотрел все с наивозможной тщательностью; сопровождал меня один лишь гвардейский стрелок. В нескольких местах я проник за линию русских пикетов. Деревня Бородино отделялась от наших постов всего лишь одним узким и глубоким оврагом. Я слишком далеко зашел вперед, и в меня два раза выстрелили из пушки картечью; я удалился и часам к двум вернулся к своим и явился к Наполеону с докладом обо всем виденном. Наполеон разговаривал с королем Неаполитанским и князем Невшательским. Мюрат изменил свое мнение: к удивлению своему, увидев на рассвете, что неприятельская линия была по-прежнему развернута, он решил, что предстоит бой, и приготовился к нему. Однако другие генералы продолжали утверждать, что русские не рискнут на битву; что касается меня, я думал противное; я заметил, что у русских много войска и довольно хорошая позиция; по моему убеждению, они должны были атаковать нас, если мы не предупредим. Наполеон сделал мне честь согласиться с моим мнением, которое разделял и Бертье. Он потребовал своих лошадей и 6 сентября лично произвел ту же рекогносцировку, что и я. Под Бородино его встретили так же, как и меня; картечный огонь заставил его удалиться. Все виденное им укрепило его в убеждении, что он не ошибся, и, вернувшись, он отдал соответствующие приказания.

\Рапп\

и т.д.

http://visla.iatp.org.ua/statti/brandt4.htm